1

Зимой от бабушки был звонок. Мы часто созванивались, но обычно договаривались о звонке заранее. А зимой звонок был сразу, без договоренностей.

Это был звонок по видеосвязи: бабушка была на кушетке, на ее отекшем, исполосованном морщинами лице лежала кислородная маска — бабушка заразилась вирусом. По статистике, этот вирус почти не дает возможности людям старше определенного возраста выжить. Бабушка была в том возрасте и том состоянии, когда выжить нельзя.

Она оказалась в инфекционное отделение. Я поехал из одного города, — где жил сам — обратно домой: в город, где жили родители и бабушка. Перед взлетом наш самолет очень долго обрабатывали средством, которое позволяют крылу не заледенеть в полете. Я смотрел на то, как люди в ярко-зеленых жилетах пускают широкие мощные струи какой-то жидкости на крылья самолета. Из-за ветра капли попадали в иллюминатор, и уже ничего нельзя было разглядеть.

В аэропорту меня встретил отец. Пока мы ехали домой, он сказал, что никто ничего не знает. Он повторил это несколько раз: никто ничего не знает. Кажется, я спросил что-то совсем обычное, но он и на это ответил: Саша, пойми, никто ничего не знает. Справа вдалеке виднелись горы. Погода была очень солнечная. Как же ясно было вокруг!

Мать — а бабушка была ее матерью — сидела на работе. Я подумал: моя мать беспокоиться, нужно ее как-то утешить. Но я ничего не сделал, я ничего не смог выдумать. В ее кабинете висели портреты президента России и премьер-министра России. Я думал о том, как моя поддержка могла бы утешить мою мать, когда смотрел в эти стерильные, чуть постаревшие лица бдительных дозорных моей родины. Казалось, их лица чуть улыбаются, глядя на меня в ответ.

На другой день, утром, оказалось, что бабушкин муж — это не мой родной дедушка, потому что в 50 лет бабушка вышла замуж во второй раз! — тоже оказался в больнице. Его состояние стало в несколько раз хуже — хуже, чем у бабушки, хуже, чем у рядового обладателя вируса в его возрасте. Мама и папа переполошились. Кажется, даже немного поругались между собой: они решали, кому и куда нужно в первую очередь отвезти передачки: йогурты, яблоки, детское пюре.

К тому моменту связи с бабушкой не было уже несколько дней. Мама пыталась позвонить главному врачу больницы, но дозвониться не удавалось. Дежурный врач отвечал дежурными фразами, из них ничего нельзя было понять. Может быть, только то, что бабушка пока жива. За окном маминого кабинета стелилась узкая дорога, вся покрытая льдом. Деревья стояли в торжественном молчании, скопившийся на ветках снег был похож на мягкую писцовую шубу. У мамы была такая, когда мне было пять или шесть лет. Шубу почему-то бросили на ковре в зале, и я лежал на ней, трогая ладонью и затылком, глядя в потолок, чуть шершавый, как папина небритость.
Я понял, что последний из всей семьи говорил с бабушкой. Я рассказал маме и папе, что с ней тогда было все в порядке. Она была в ясном сознании, ни о чем не беспокоилась. Просто не хотела ложиться в больницу, и уже зная, что у нее вирус, решила переждать его дома, чтобы лишний раз не кататься туда-сюда.

Я подумал, что мама сейчас заплачет, но она только вышла из комнаты. Папа вышел на балкон. Я попросил его закрыть форточку, чтобы сигаретный дым не шел в квартиру — от этого дыма дышать почти невозможно, потому что папа курит очень крепкий, невкусный табак.

Моя сестра играла в своей комнате. Я спросил, понимает ли она, что сейчас происходит. Она ничего не ответила. Я понял, что никто не сказал ей, что случилось с ее любимой бабушкой. Она так любила бабушка, что очень часто называла ее не бабушкой, а мамой. Бабушка, когда рассказывала мне об этом, могла иногда чуть всплакнуть. Я решил объяснить все сестре. Я сказал: бабушке плохо, так плохо, что она может умереть, мы ее, возможно, больше никогда не увидим. Сестра не подняла головы, а только сказала, кажется, «Ладно». Меня обдало чем-то ледяным. Это папа открыл, а потом закрыл балконную дверь, — вот что я сначала подумал. Но ощущение, когда мерзнут руки и ноги, осталось. Мне стало совсем не по себе. Я вышел на улицу. Одиноко светил желто-оранжевый фонарь. Другой фонарь, вдалеке, мерцал. Было забавно смотреть, как в его мерцании то появляется, то исчезает снежный поток. Снежинки возникали из ниоткуда сплошной струей, как лучом — казалось, что сам свет фонаря состоит из этих аккуратных прозрачных узоров.

Спустя пару дней мы узнали место, куда положили бабушки и поехали в эту больницу. Нас не пустили внутрь. Мы решили вернуться на следующий день. Это был бабушкин день рождения. Мы хотели приехать и встать под ее окнами. Но мы не знали, где были ее окна. Не знали, может ли она к своему окну подойти. Главврач все не отвечал на звонки.

Когда мы приехали, нам сказали, что под окнами стоят нельзя и попросили сейчас же уехать. Мы сказали, что хотели бы передать небольшой подарок. Нам грубо ответили, что в инфекционное отделение ничего передавать нельзя. Ничего, кроме списка определенных продуктов. Тогда мы поехали за этими продуктами. Вернулись. Я понес продукты на вахту — к охраннику, тому самому, который сначала вежливо, а потом грубо попросил нас уйти от окон. Он сказал, что здесь входа нет и что нужно оставлять передачки в другом месте. Я обошел здание, постучался в железную дверь, вошел. В помещении не было искусственного света; дальше по коридору, судя по серой белизне стен, было много окон. Но меня окликнули. Это были люди, с ног до головы одетые в костюмы. У них были респираторные маски и перчатки. Они что-то спросили, но я так испугался их вида, что не знал, как им ответить. Они подошли ко мне и едва ли не силой попросили уйти. Я думаю, так они заботились о том, чтобы и я не заразился вирусом.

Когда я вышел на улицу, рядом с железной дверью стояла грузовая машина, к которой подошли несколько женщин в медицинских халатах, но без респираторных масок и перчаток. Они посмотрели на меня и спросили, водитель ли я. Я задумался. Они еще раз спросили, чуть агрессивнее. Я посмотрел на их машину. Рядом с ней, чуть позади, стояла передвижная кушетка. Из-под белого покрывала торчали голые, чуть посиневшие ступни.

2

На следующий день я проснулся дома совсем один. Заварил себе чай. Открыл мессенджер на телефоне, проверил сообщения. Сделал яичницу с овощами.

Зазвонил телефон. Мама сказала, что она наконец дозвонилась до главврача и что тот рассказал ей, что с бабушкой все, насколько это возможно, в порядке. У нее отобрали телефон, но уже вечером его ей вернут, и мы сможем связаться. Ей передали, что мы приезжали к ней на ее день рождения; она была очень рада услышать такое. Слава Богу, сказала мама. Вечером, когда все будут дома, мы сможем немного поговорить с бабушкой, сказала она. Я сказал, что это очень здорово.

За окном как большое пятно серела многоэтажка. День был пасмурный. Дома я какое-то время смотрел телевизор, а когда стало темнеть, вышел на улицу и куда-то пошел. Я и сам не знал, куда иду. Через пару часов мне позвонила мама. Я был уже на другом конце города. Я не стал брать трубку. Я стоял на набережной, у самой воды. Кто-то ходил по песчаному пляжу. Вдалеке можно было различить огни другого берега. Мама звонила еще несколько раз. Тогда я совсем выключил телефон.

Когда стало холодно, я решил пойти в бар. Я жил в своем городе всего несколько лет и, кажется, был в баре всего несколько раз. Поэтому я зашел наугад, в первый попавшийся бар. Сел за стойку, как герой американского кинофильма. Мне казалась эта поза какой-то неестественной, но я нашел в ней правильную игривость. Кто-то спросил у меня, от чего я так не в духе. Что-то случилось, спросил, кажется, бармен. Я не стал ничего отвечать. Он отошел к другому бармену. Я услышал, как тот, другой, говорит первому: Да небось девчонка не дала. Я подумал, какое смешное слово «небось». А потом сказал — громко, почти на весь бар, — «Про вирус слышали? Вот у меня сегодня от него бабушка умерла. А она одна умела так чесать спину, что я засыпал за 15 минут, не страдая, как следующие десять лет ебаной бессонницей». На фоне тишины, образовавшейся после моей реплики, играла известная трип-хоп композиции; печальный вокал взрослой красивой женщины. Бармен переключил песню, сделал немного потише. Какая-то компания предложила мне пересесть за их столик и выпить вместе. Бармен налил мне чего-то крепкого, а когда я потянулся за деньгами, он только кивнул, видимо, имея в виду, что это за счет заведения. Сидящая рядом девушка, далеко не самая красивая, сочувственно сжала мне руку. В ее взгляде можно было найти одновременно собачью тоску и человеческую глупость.

2021